Claudia Rankine portrait photo

Claudia Rankine

Клаудіа Ранкін

Американський поет. Народилась на Ямайці. Драматург. Редактор. Канцлер Академії Американських Поетів. Професор Фредеріка Айземана в Єльському Університеті. Обіймає посаду в Коледжі Помони.

Из "Не Дай Мне Быть Одинокой"

"Обычно я не разговариваю с незнакомцами…"
"На дистанционном пульте есть кнопка, называющаяся ИЗБ…"

Из "Гражданки"

"Ты в темноте, в машине…"
"Несколько лет существует желание освободиться…"
"Обычно я не разговариваю с незнакомцами…"

Обычно я не разговариваю с незнакомцами, но сейчас четыре утра и я не могу взять такси. Мне нужно такси, потому что у меня пакеты, но сейчас четыре утра и ни одно такси не работает. У них пересменка. На автобусной остановке, я говорю, сейчас трудно поймать такси. Женщина стоящая рядом смотрит вдаль, не поворачивая головы. Она смотрит на улицу, где такси за такси проезжают мимо с выключенными огоньками. Она говорит, как бы ни к кому не обращаясь, - трудно жить нынче. Я не отвечаю. Ее ответ – это ответ на операцию Иракской Свободы. Война в разгаре и Управление Внутренней Безопасности решает, что мы на повышенном уровне национальной опасности, оранжевом коде тревоги. Я хочу что-то сказать, но мои пакеты становятся тяжелей с каждой минутой и, с другой стороны, что тут скажешь, если только риторически это не о нашей нефти под их песком, а об освобождении Ирака от Ирака и Осама это Саддам и Саддам это «тот человек, что хотел убить моего отца» и оружие массового поражения было, по-видимому, невидимым, и Афганистан это Ирак и Ирак это Сирия и мы видим себя только собственными глазами и Британцев, но не Французов, и ни Германия ни Турция не хотят присоединяться, но коалиция внутри Багдада, где будущее это угроза, которую Американцы чувствуют как освобождения, хотя кажется здесь нет освобождения Американцев, потому что война, эта война, ради мира: «Война в Ираке ведется ради мира. Должна сделать мир более мирным. Эта победа, в Ираке, когда она случится, сделает мир более мирным.»

В аудиоварианте, автор предуведомляет, что последняя строка отрывка – прямая цитата из Джорджа Буша.


"На дистанционном пульте есть кнопка, называющаяся ИЗБ…"

На дистанционном пульте есть кнопка, называющаяся ИЗБ. Ты можешь программировать любимые каналы. Не нравится мир, в котором живешь, выбери ближе к тому, которым живешь. Я выбрала независимый киноканал и НВО. Никогда не воспринимала новости так близко, как я могу передать. Что замечательно в Америке – каждый способен сделать подобный выбор. Помимо новостей у НВО есть Сопранос. В эту неделю инди-канал играл и переигрывал Мыльные Вестерны. Кто-то постоянно получал пулю или пронзенный стрелой в сердце, прямо перед смертью говорил, Я не буду делать этого. Где? Не буду делать этого где? На каком-то уровне, наверное, эта фраза попросту означает, не буду делать этого завтра, через час, через минуту, или, наверное, в следующую секунду. При случае, ты можешь представить, что это означает, не буду делать этого в Карсон Сити или Техасе или где-либо еще западнее или в Мексике, если он в бегах. На другом уровне постоянного имплицита это означает, что он не пойдет делать этого ради собственной смерти. Наверное, по ту сторону каждого нашего ума находятся ожидания нашего поколения. Наверное, подобное наблюдение звенит здесь в продолжение тех часов сна, которые кто-либо может получить, либо числа раз, которое означает число жевков еды - восемь часов, двадцать жевков, и семьдесят шесть лет. Все мы начинаемся здесь, и не праздновать этот день рождения не означает не родиться.


"Ты в темноте, в машине…"

Ты в темноте, в машине, рассматриваешь просмоленную улицу проглоченную скоростью; он говорит тебе, что декан заставляет его нанять цветную личность, когда там и так полно отличных писателей. Ты думаешь, что это, наверное, эксперимент и тебя проверяют или обратно оскорбляют или ты сделала что-то, что сообщает, что эта формулировка приемлема. Почему ты чувствуешь себя в праве говорить мне это? Ты хочешь чтобы свет сменился на красный, или пронеслась полицейская сирена, что бы ударить по тормозам, ударить в машину впереди, рвануть вперед так быстро, что бы ваши лица внезапно оказались открытыми ветру. Как обычно ты движешься прямо через момент с ожидаемой сдачей назад от того что было сказано ранее. Но не одно это противоречие вызывает головную боль; там так же и то, что у тебя есть и точка, которая не включает действий для подобных еще необжитых моментов, не случавшихся ранее, и это прежде, не является частью сейчас, когда ночь темнеет и сокращается время между тем где вы теперь и тем куда следуете.

Когда ты прибываешь к своему подъезду и глушишь машину, ты остаешься за рулем еще минут десять. Ты боишься ночи замкнутой внутри и кодированной на клеточном уровне и времени хочешь промыть себя с силой. Сидя здесь, уставившись на закрытую гаражную дверь, ты вспоминаешь как друг однажды сказал тебе, что есть такой медицинский термин - Джон Генриизм - для людей подверженным стрессам на почве расизма. Они загоняют себя до смерти пытаясь уловками все выбелить начисто. Шерман Джеймс, исследователь, который ввел термин, заявлял, что физиологические ставки высоки. Ты надеешься, что сидя в тишине, ты бодаешься с трендом.

Когда посторонний спрашивает, что вам за дело? ты просто стоишь там и смотришь на него. Он только что обратился к горланящим тинейджерам в старбаксе как к нигерам. Эй, я стою здесь, отвечаешь ты, не ожидая что он обязательно обернется к тебе.

Он держит закрытый бумажный стаканчик в одной руке и небольшой бумажный пакет в другой. Они же просто дети. Давай, нет нужды спускать на них весь ККК, говоришь ты.

Да ты чего, отвечает он.

Люди вокруг отрываются от своих экранов. Тинейджеры замолкают. Да я чего? Спрашиваешь ты, ощущая как раздражение начинает хлестать ливнем. Да, и что-то в том, что слышится в повторенном тобой упреке незнакомца, то, что обычно содержится в тоне обращенном к твоему партнеру, заставляет тебя улыбаться.

Мужчина спотыкается о ее сына в подземке. Ты чувствуешь как твое собственное тело вздрагивает. Он в порядке, но сукин сын идет себе дальше. Она говорит, что схватила незнакомца за руку и велела ему извиниться: я сказала ему посмотреть на ребенка и извиниться. И да, ты хочешь прекратить это, ты хочешь чтобы черный ребенок, сбитый на землю был замечен, что бы ему помогли встать на ноги, отряхнули, не отряхнул некто, кто даже не видит его, никогда не видел его, никогда, возможно, не видел никого, кто не является его отражением.

Чудесная вещь в том, что группа мужчин начинает выстраиваться у меня за спиной как флотилия телохранителей, говорит она, как вновь обретенные дядья и братья.

Новый терапевт специализируется на консультациях по травмам. Ты только что переговорила с ней по телефону. У ее дома есть боковые ворота, что ведут к заднему входу, который она пользует для пациентов. Ты спускаешься по дорожке, обрамленной с обеих сторон виргинской рексией и розмарином, к воротам, которые оказываются закрытыми.

Перед дверью звонок, это маленький круглый диск, который ты уверенно нажимаешь. Когда дверь наконец открывается, женщина стоящая там вскрикивает, верхушками легких, Убирайтесь из моего дома. Что вы делаете у меня во дворе?

Это как если бы раненый доберман-пинчер или немецкая овчарка обрели бы дар речи. И, наверное, отступая на несколько шагов, ты пытаешься объяснить ей, что у тебя есть договоренность. У вас есть договоренность? Затем она замолкает. Ой, говорит она, продолжая, ой, да, точно. Извините.

Мне очень жаль, очень, очень жаль.


"Несколько лет существует желание освободиться…"
Несколько лет существует желание освободиться  –

ты, всплываешь над собственной новой болью –

сосуществуя с ней.

Звонишь этой имманентной себе -


Ты была собой даже раньше, чем ты

проросла в понимание, что ты

не есть всякий, бесполезный,

не хуже тебя.

Даже если твоя тяжесть утверждает
что ты здесь, отбиваешься от
тяжести несуществования.


Пока жизнь размыкает твои веки, ты видишь
что видишь свою простирающуюся руку

как падающую волну -

/

Я они он она мы ты оборачиваемся
лишь для открытия
той схватки

быть чуждым этому месту

Стой.


Упорство лежит в самой жизни. Время раскрывается тебе.

Это раскрытие, между тобой и тобой, занятое,
разлинованное для схватки,

заданное историями тебя и тебя - 

И всегда, кто это ты?


Это начало тебя, каждый день,
уже присутствие -

Эй ты -

/

Соскальзывающий дальше закапывающий себя погребенного внутри. Ты
везде и ты нигде в этом дне.

Это внешнее входит -

Теперь ты, эй ты -


Подслушанная в лунном свете

Исполненная в лунном свете.

Вскоре ты сидишь в кругу, в открытую слушая, как ты
слышишь это - то, что происходит с тобой не принадлежит тебе,
тебя касается только часть Он говорит легионерам
в фильме Клер Дени Красивая работа и ты
втягиваешься обратно
в собственное тело ничего не скрывая от взгляда - 

Мир во вне, настаивает на этой единственной части
тебя. То, что происходит с тобой, не принадлежит тебе, тебя касается
только часть. Это не твое. Не только твое.

/

И как только мир начинает это яростное стирание –

Кто думаешь, ты такая, говорю я себе?

Ты ничто.

Ты никто.

Ты.

Тело в мире, где оно тонет -

Эй ты -

Вся твоя горячечная история не внушит озарения,
не вернет телу сознания,
не создаст того выражения
глаз говорящих да, наверное, здесь нечего

решать

даже если каждое мгновение это ответ.

/

Не говори я, если это значит так мало,
содержит так мало ничейной формы.

Ты не больна, ты ранена –

боль твоя до конца дней.



Как заботиться о раненом теле,

том теле, что не способно удержать
содержание собственной жизни?

И где самое безопасное место, когда это место
должно быть где-то вне тела?


Даже теперь твой голос включает рот
чьи слова здесь как пульс, бренчащий
отомкнись, замкнись, заткнись -

Ты не можешь сказать -

Тело переводит тебе -

эй ты, ты здесь

/

даже если оно забывает о наличии рта.


Когда ты лежишь своим телом в теле
вошедшем как если бы кожа и кости были общественными местами,

когда ты лежишь своим телом в теле
вошедшем как если бы ты была землей, по которой ступаешь,

ты знаешь, что никакая память не способна выжить
в этих воспоминаниях

становящихся телом твоим.


Ты замедляешь существование своим зовом
что различает лишь небо. Зевок темноты
поглощает тебя как только ты ляжешь не под тем углом

к солнцу готовому тут же выбраться из твоей ладони.


Жди со мной
не глядя на ожидание, дождись,
даже если это займет все другие дела без остатка.

/

Быть оставленной, не одной, единственное желание -

вызвать тебя наружу, вызвать из себя наружу.


Кто звал тебя? Ты

Вызывала себя, ты шум воздуха, ты иногда
звучащий как ты, ты иногда говоришь ты,

иди в никуда,

будь никем, но сперва

Никто не заметит, одной тебе знать,

ты не больна, не безумна,
не яростна, не печальна -

Всего лишь того, что ты ранена.

/

Все угасает, все темнеет, все
затеняется

обнаженное, пораженное –

след

послевкусие.


Я они он она мы ты вчера были слишком подытожены
знать что вообще окончено, будет окончено, так же
окончено, никогда не окончится -

Худшая рана - чувствовать, что ты не слишком-то принадлежишь

себе -